Записки пинчраннера, Стр. 59

Нестабильность, в которой оказались пятнадцать миллионов человек, начиная с того момента, как было сообщено об атомной бомбе, и вплоть до массовой эвакуации и последующего возвращения в столицу, будет ликвидирована. Однако это не будет осуществлением лелеемой вами мечты о революции, а сведется к еще большему укреплению связей с императорской семьей! Тогда впервые Могущественный господин А. открыто появится на сцене как человек, который спланировал и осуществил все, начиная от ядерной угрозы и кончая массовой эвакуацией и массовым возвращением и последующим переворотом, произведенным восставшими войсками сил самообороны. Стоя на руинах мечты о революционном движении и ее практического воплощения, он, использовавший юнцов, поднявших народный мятеж и восстание, и. сумевший взять под свой контроль даже собственноручно изготовленную ими атомную бомбу, устроит смотр войск самообороны — тех, что совершили переворот. И вот тогда он отдаст команду «На караул перед императорской семьей!» — и зазвучат десятки тысяч фанфар…

Идиотство? Таков единодушно подведенный вами итог откровениям Мори? Идиотство?!

Записанные на магнитофонную ленту выступления двух превратившихся окончились этим выкриком отца Мори, который как эхо прозвучал в ответ на прокатившийся по залу крик сотни человек, отозвавшихся на слова Мори. Сказанное Мори и отцом Мори и так нельзя было назвать точно сформулированным, реакция же зала, выразившаяся в слове Идиотство, привела к тому, что двое превратившихся и вовсе потеряли охоту продолжать выступление. Или, может быть, существовала какая-то иная причина?

Началась свалка: Мори и меня больно кольнул выкрик Идиотство! вынудивший нас замолчать, мы чуть не заплакали, ха-ха, но я не утверждаю, что побоище вспыхнуло именно из-за этого. Если уж говорить о потасовке, то она началась с той минуты, как двое превратившихся начали говорить. Более того, наше выступление все время шло под аккомпанемент потасовки, но мы не поддавались. Мы даже не имели возможности выступать, оставаясь все время на трибуне. Нас то и дело стаскивали вниз, в гущу слушателей. Толкали, тянули из стороны в сторону, давали подзатыльники, а мы упорно продолжали говорить.

Однако фарс — выступление в кольце жарко дышащей толпы в сопровождении выкриков хором — превратился в жестокое побоище именно в тот момент, когда в ответ я бросил им их же Идиотство!. И даже те, что, единодушно вопя вместе со всеми, все же прислушивались к нам, тут же замкнулись в скорлупе. Все собравшиеся в зале члены группы словно превратились в неприступную стену вражды — пожалуй, это можно было бы назвать материализовавшейся жестокостью. Дза-дза, дза, дза, дза, гаи! — мне показалось, что я слышу овеществленный звук, хотя окружающая нас стена безмолвствовала.

…В следующее мгновение среди юнцов, превратившихся в орудие убийства, неожиданно появилось шесть человек средних лет. Одинакового телосложения, они, заслонив нас спинами и образовав оборонительное кольцо, напустились на пышущих злобой мальчишек.

— Вы уже убили одного сегодня! У вас на уме что — только убивать?!

Заметив, как конвульсивно дергается рот у одного из этих шестерых мужчин с загорелой, но дряблой кожей,

я поймал его мысль: а ведь это я сегодня убил человека. И я понял, что та же мысль владеет всеми ими. Они, из последних сил сдерживая возбужденно вопивших студентов, с огромным трудом вывели нас из зала. В какой-то момент к ним присоединился и Добровольный арбитр и, защищая нас с Мори, стал пробиваться с нами сквозь толпу. Вместо того чтобы поблагодарить наших спасителей, я сказал, обращаясь к Мори:

— То, что нам чудом удалось спастись от верной смерти, доказывает, что превратившая нас космическая воля внимательно наблюдает за нашими действиями.

Продолжая бежать с задумчивым лицом, Мори лишь покосился на меня, но по движению его губ я, как и во время выступления, воспринял еле уловимые электромагнитные волны.

— Разумеется, за нами постоянно наблюдают! Именно поэтому, чтобы спасти нас, и прислали Корпус лососей!

ГЛАВА X ОДИССЕЯ КОРПУСА ЛОСОСЕЙ

1

Я не хочу сказать, что он постоянно волновал меня, но стоило мне вспомнить о нем, и, подобно мыслям о смерти, он мгновенно всплывал из глубин подсознания — призрачный Корпус лососей.

По мере того как развивалась предпринятая Корпусом лососей операция по спасению нас с Мори, меня все сильнее обжигал страх перед оставшимися теперь у нас за спиной членами группы. Я думаю, те же чувства испытывали Мори и Добровольный арбитр. Да и сами шестеро из Корпуса лососей! Они дышали тяжело, как могут дышать скованные страхом, начинающие уже стареть люди, — видимо, их страх и передался нам. Я говорю «начинающие стареть», хотя с виду им было всего лет по сорок пять, но стоило их тяжелому, прерывистому дыханию пахнуть нам в лицо, как мы ощущали запах смерти. Может быть, они страшно одряхлели от тягот Великого похода.

Судорожно глотая воздух, мы, пробежав между зданиями, через низкую арку проникли в одну из дверей и прошли по узкому коридору, который оказался подземным переходом, заканчивавшимся ступеньками; мы поднялись по ним и вышли наружу, в ночь. Это был дальний конец университетской территории, через железные ворота виднелась городская улица. Обессилевшие бойцы Корпуса лососей присели на корточки, чтобы отдохнуть, то же самое сделали я, Мори и Добровольный арбитр.

Я, превратившийся восемнадцатилетний, раньше остальных справился с одышкой, и беспокойный дух восемнадцатилетнего погнал меня к запертым воротам. Сквозь металлические прутья, увитые диким виноградом, я взглянул на дорогу. Может быть, за нами наблюдают полицейские, заранее прибывшие сюда, чтобы арестовать нас, или участники собрания, а может быть, и члены враждебной группировки?

Неожиданно по пустой улице у самого моего носа пронесся «ситроен» на такой скорости, что, казалось, он вот-вот развалится, превратившись в груду железа, которая рассыплется по мостовой. В машине, глядя прямо перед собой, сидела жена, бывшая жена, в черной каске! За рулем был великан — агент рекламного бюро. Выслеживающие нас полицейские, члены революционной группы и контрреволюционной группировки давно вернулись домой, и только моя жена, бывшая жена, командуя братом, понукая его, бдительно патрулирует университет, беспрерывно кружась вокруг него. В это мгновение я почувствовал жалость к жене, бывшей жене, которая, из пустой вражды ко мне, в страшной ярости от того, что я существую на свете, носится весь вечер в машине, и мне впервые удалось до конца постичь истинный характер запутанных отношений, существовавших между мной, женой и Мори, хотя теперь, после превращения, это уже мне было ни к чему. Последние несколько лет, когда в темноте я пытался приласкать жену, она вдруг спрашивала, словно ее это страшно заботило: а как там он? Как чувствует себя наш ребеночек? А я, злясь, точно маленький, отвечал: с ребеночком все в порядке, если хочешь, пойдем посмотрим, ха-ха. Вот тут-то и выявляется смысл запутанности наших отношений — жена, бывшая жена, хотела, чтобы вместо меня около нее был Мори, а я хотел превратить Мори в себя, чтобы с женой был близок Мори-й!

Прежде чем «ситроен» жены, бывшей жены, развернувшись на противоположной стороне университетской территории, промчался назад, мы, убедившись, что улица пуста, быстро перелезли через ворота. Распростившись с четырьмя бойцами из Корпуса лососей, мы пересекли дорогу и торопливо направились в спускавшуюся вниз боковую улочку. Оставшиеся с нами Двое из Корпуса лососей были ужасно худыми, даже изможденными, но после короткой передышки ворота одолели ловко и сейчас шли проворно — чувствовалась многолетняя тренировка.

Тот, что повыше, круглоголовый, с большими залысинами, смотрелся щеголем — на нем была поразительно чп стая альпинистская куртка. Он прямо и высоко держал голову — ни дать ни взять чиновник, совершающий инспекционную поездку, в общем — Способный чиновник. Другой был в старом плаще, из-под которого выглядывала рубаха без галстука, — он знал, что такой вид для него самый подходящий. Сухие волосы, сухая бледная кожа, большой рот, что-то собачье в чертах лица — Собачья морда.