Про моркоff/on, Стр. 11

И Макс обидно захрапел.

Первый раз за все время семейной жизни Оля испугалась. Муж вроде как и был, но он перестал быть ее. Она совершенно его не контролировала, даже приблизительно не могла сказать, чем он живет, о чем думает, где бывает. Она пыталась пробиться через стену, которую он выстроил, но с тем же успехом могла пытаться поболтать с умывальником.

Если бы Макс орал, если бы он скандалил, Оле бы было легче. Придумыванием язвительных ответов можно бы было как-то разнообразить досуг. Оля подкатывалась к мужу в постели – получала качественный трах. Именно трах, даже не секс. Совсем без души, даже без тени чувства.

Оля кидалась из крайности в крайность. То была мила, хоть к ране прикладывай, то становилась огнедышащей фурией. Макс реагировал одинаково – смотрел сквозь нее, выслушивал похвалы или упреки (в зависимости от настроения) и отворачивался.

Оля перестала спать, по ночам рыдала в подушку и купила кучу дрянных книжонок о семейной психологии в надежде найти ответ на вопрос: «Как вернуть мужа, если он вроде и не уходил?»

Решение зрело долго. Собственно, пришло оно в попытке понять, что именно держит дома этого теперь уже совершенно постороннего для нее мужчину. Получалось, что, кроме ребенка, ничего. А это значит, что требовалось немедленно родить второго.

Февраль 1994 г.

Как ни странно, второй ребенок изменил в жизни гораздо больше, чем первый.

Олина мама вдруг смирилась с мыслью, что ее дочь замужем за «этим типом», и даже стала появляться с визитами вежливости. Несколько раз на нее удавалось спихнуть обеих дочек и немного поспать. Возможно, ключевую роль сыграло имя малышки – Вера, в честь бабушки.

Лиза, которая считала себя совсем большой, вдруг вспомнила, что она маленькая, и требовала к себе маму каждый раз перед сном. Оля много читала о травме, которую получает старший ребенок при рождении младшего, поэтому всячески изображала любовь к Лизе. Хотя временами срывалась и однажды отвесила старшей дочке полновесную оплеуху.

Но самое главное – ожил Макс. У него опять разгорелись глаза, он снова спешил домой (благо работа старшего технолога не требовала постоянного присутствия на заводе). Правда, внимание уделял большей частью детям, но Ольга приободрилась. В ходе беременности она снова и снова разыгрывала роль: «Любимый, без тебя мы все пропадем». Мало-помалу на Макса удалось свалить всю домашнюю работу – от приготовления пищи до стирки. И даже любимую Олей морковку он начал тереть без обычного нытья.

Правда, на сей раз стирки было заметно меньше: какой-то гений в промежутке между Лизой и Верой изобрел памперсы. Если бы Ольга встретила этого человека, то сделала бы ему все, чего он пожелал бы, – вплоть до исполнения эротических фантазий. Она с ужасом вспоминала старую квартиру, увешанную застиранными тряпками.

Да и девочка получилась на загляденье: кругленькая, с умными серыми глазенками и очень спокойная. Правда, иногда становилось не по себе, когда Оля встречала взгляд Верочки – вдумчивый и сосредоточенный. Обычно так смотрят философы на закате карьеры, но ни в коем случае не двухмесячные дети.

Максим мог часами сидеть у кроватки и смотреть на дочку. А она – на него. Возможно, Вера обладала даром гипноза или еще каким-нибудь природным магнетизмом. Во всяком случае, Макс менялся на глазах. Дошло до того, что он сам вспомнил о годовщине свадьбы, которая последовала почти сразу после первого дня рождения Веры.

Хотя и дата была некруглая, да и сама Оля уже не собиралась ее праздновать. Отоспаться бы – вот и весь праздник. Но упускать такой порыв – грубейший педагогический просчет. Правильные действия воспитуемого следует поощрять всеми методами, поэтому Ольга изобразила бурную радость и бурное же восхищение. Она дошла до того, что позволила мужу самому выбрать место и способ празднования.

И Максим повел ее на ночную дискотеку.

Это было, честно говоря, не совсем то, на что она рассчитывала. Пыжиться на фоне малолеток? Пытаться сойти за одну из них? Глупо и бессмысленно. И тем не менее Ольга пошла – и не прогадала.

Максим, судя по всему, в подобные заведения без жены не ходил. Или ходил, но теперь очень хорошо разыгрывал неопытного посетителя. Он вертел головой, обошел весь зал и только после этого расслабился. Оля тягалась за ним, но расслабиться все никак не получалось. И тогда Макс влил в нее пару коктейлей.

Алкоголя в них совсем не чувствовалось. Первые пять минут. А потом краски стали яркими, звуки – неземными, а настроение – розовым и смешным. Оля прыгала под непривычный ее уху стиль «техно», краем глаза подсматривала танцевальные движения и повторяла их. То ли природная пластика сказалась, то ли коктейли, а только танцы у нее получались на загляденье. Муж только этим – загляденьем – и занимался: таращился, как на чужую жену. Да и другие молодые люди все чаще норовили оказаться рядом, подмигнуть, а то и руку на талию бросить.

А уж когда один из них, перекрикивая «техно», спросил, на каком курсе она учится… Тут настроение окончательно взмыло к потолку и пошло приятными пушистыми пузырьками.

Максим в плясках участия не принимал. Пару раз Оля боковым зрением замечала, как к нему подкатывали какие-то малолетки, но Макс только молча показывал кольцо на пальце. Сама Оленька очень удачно забыла кольцо дома.

Пару раз Максим подливал в топку Олиного настроения горючее – что-то прохладительное и бодрящее. Однако к трем часам она все-таки спеклась, вдруг перестала прыгать и побрела к мужу. Он обнял ее за плечи и повел к выходу. Все мужики в зале застонали от ревности. По крайней мере, так показалось Оле.

Дорогу домой она не помнила совсем, зато дома… Как хорош был Макс! Что он с ней выделывал! Она никак в этом не участвовала – расслабилась и плыла, текла в мужниных руках. Потом вдруг резко, толчком протрезвела и испугалась:

– Тише! Тише ты! Дети…

– У мамы твои дети, – прошептал ей Максим, – у мамы. Мы тут только вдвоем. Сладкая моя…

И Оля снова куда-то провалилась.

***

Утром муж продолжал демонстрировать чудеса обходительности. Он принял от мамы детей, кое-как накормил их и чем-то занял. Впрочем, иного выхода у него не было – Ольга поутру оказалась в состоянии полной «неструноколебности» (слово из физ-факовской молодости). Тупо сидела на кухне, подперев голову рукой, и пила кипяченую воду. Макс подсунул ей цельный лимон – съела, как яблоко, даже не поморщилась. Кстати, лимон помог, реальность стала слегка оформленной.

– Ну как ты, алкоголик? – участливо спросил муж.

– Еще лимон есть?

– Ешь, – Макс протянул еще один цитрусовый, мытый и чищеный.

У второго лимона обнаружился вкус. Лимонный. От этого он стал еще аппетитнее и приятнее.

– Оль, хочу с тобой посоветоваться. Ольга выплюнула в ладонь семечку.

– Оля, слышишь меня? Пришлось кивнуть.

– Появилась возможность заработать денег. Много денег.

Оля обнаружила, что лимон кончился. Стало еще легче жить. Она подперла голову двумя руками и, как писали классики, «обратилась в слух».

– Возможность рискованная, – продолжал Максим, – но риск разумный. А самое главное – есть человек, который мне поможет. Речь идет об инвестиционном фонде…

Слово «инвестиционный» выключило слух Оли, и она принялась мужа рассматривать. Хорошо говорит, уверенно. Судя по всему, это не очередная афера, а что-то продуманное. Даже в мелочах. Ишь как он все подгадал: о юбилее вспомнил, развлек как следует, а ночью вообще черт те что вытворял. Мысли о прошедшей ночи настроили Олю на миролюбивый лад. «А и ладно, – подумала она, – дам ему шанс».

– Хорошо, – сказала она, – я согласна.

Макс так и замер с открытым ртом. Кажется, она его перебила в середине не то что фразы, а слова.

– Ты согласна? Я же не все еще рассказал.

– Ну и что? Ты меня убедил. Давай рискнем. Максим смотрел по-прежнему недоверчиво.

– Я тебе верю, – сказала Ольга. – Ты у меня самый лучший в мире муж. И самый умный.